— Разумеется, он не всегда такой большой. Когда не стоит, он отвисает, головку закрывает крайняя плоть и он сжимается больше чем наполовину.

Подбадривая, он взял ее за руку, направляя в сторону фаллоса. Ей вдруг захотелось коснуться, пощупать, попробовать его на ощупь.

— Он такой твердый и жесткий, что невозможно представить его мягким.

— После эякуляции он становится мягким, — заверил Адам.

— Эякуляции? — серьезно переспросила Антония, ; — стараясь узнать побольше.

— Когда я играл с бутоном внутри тебя, ты дошла до оргазма. То же самое и у меня. — Он накрыл ладонью ее пальцы, так что они обхватили его толстый стержень. Потом провел ее кулаком несколько раз вверх и вниз. — Трение при соитии кончается оргазмом, и мое семя выбрасывается наружу.

Ее зеленые глаза расширились, будто ей открыли большую тайну. Она знала, что такое соитие. «Кама сутра» рассказывала об этом с возбуждающей откровенностью. Она знала, что между ними еще не было соития.

— Больно? — Она крепко сжала пальцы на его члене, почувствовав, как он пульсирует в ритме сердца.

— Да, бывает больно, когда, не спуская, держишь в возбужденном состоянии.

Посмотрев друг другу в глаза, увидели в них пламя эротической страсти. Против воли у нее вырвались слова, которые не вернешь:

— Хочу, чтобы изгиб твоего ятагана прошел по изгибу внутри меня.

Он привлек ее к себе:

— Милая Анн, я хочу этого, как никогда ничего не хотел, но с моей стороны это было бы ничем не оправданным эгоизмом. Наслаждение получу один я.

— Но ты подарил мне наслаждение своими пальцами и своим ртом, и мне кажется, что наслаждение от стоящего мужского члена будет в десять раз сильнее.

— Во сто раз, дорогая, но до этого будет больно, потому что внутри тебя порвется плева. У нас просто нет времени, чтобы ты оправилась от боли и почувствовала что-нибудь еще. Брачный обряд — мистическое таинство. Я хочу оставить тебя нетронутой, чтобы ты испытала его в будущем.

— Но я никогда не выйду замуж, — запротестовала она.

Адам улыбнулся:

— Никогда — это очень, очень долго. И даже если у тебя не будет мужа, то, несомненно, будет любовник.

— Откуда ты знаешь? — крикнула она.

— После нынешней ночи твоему телу будет не хватать ласки любовника. Пройдет немного времени, и ты найдешь, кого полюбить.

— Но я искала и нашла тебя.

— Это плод воображения. Меньше чем через два часа наступит действительность.

— Адам, я хочу, чтобы ты спустил.

— Не путем соития, любовь моя. Что, если мое семя оставит тебя с ребенком?

— А, черт, почему всегда приходится платить сатане? Он пожал плечами:

— Думаю, что риск придает игре сладость.

— Я готова рисковать чем угодно! — отчаянно воскликнула она.

— Знаю. И от этого ты для меня так желанна, но ты очень молода, и сегодня я счел себя в ответе за тебя.

— Ты обещал любить меня!

— Я обещал лишь открыть тебе таинства секса. Тони вздохнула. Показывает свое благородство, гори он в преисподней. Однако она чувствовала себя в безопасности, зная, что он ни за что не даст ее в обиду.

— Покажи, как доставить тебе наслаждение. Взяв ее за руки, он положил одну на черную шерсть на груди, а в другую вложил свой негнущийся стержень.

— Просто поиграй с ним.

Антония поглаживала, ласкала, играла им, вертела в руках, зачарованно глядя, как он, наливаясь кровью, толстеет. Он вздрагивал и вырывался из руки. Адам тихо постанывал от доставляемого ею наслаждения. Антония вдруг почувствовала, что ей этого мало. Ей хотелось целовать его, попробовать на вкус, ощутить его внутри себя. Ей хотелось доставить ему больше наслаждения, чем он получал от других женщин.

Обхватив обеими руками, она поднесла его к губам, будто предмет поклонения. Она поцеловала гладкую, как бархат, головку, потом еще и еще. Провела кончиком языка вокруг шейки, потом взяла губами напряженный кончик. Теперь настала его очередь издавать возгласы наслаждения, а Тони упивалась своей женской властью над ним. Скользнув губами еще ниже, она взяла горячим ртом всю головку и стала сосать и облизывать, пока он бешено не запульсировал.

— Хватит, любовь моя. Сейчас спущу, — выдохнул он. Она бросила из-под темных ресниц восхищенный взгляд, давая понять, что вовсе не намерена остановиться.

Адам сдерживал оргазм казавшиеся вечными минуты, целиком отдаваясь грозившим вырваться наружу опьяняющим дурманящим ощущениям. Чувствуя, что больше не выдержит ее невыносимых ласк, он вынул изо рта свой готовый лопнуть стержень.

Семя брызнуло дугой, заливая ее грудь и черные атласные простыни, рассыпаясь прекрасными, как жидкий жемчуг, каплями. Антония потрогала одну кончиком пальца, потом, дивясь и восхищаясь, растерла скользкую шелковистую жидкость. Поднесла пальцы к носу, понюхала, наконец, лизнула языком. Крепкий мужской запах и вкус соли, сандалового дерева и дыма.

— Ты всегда такая импульсивная? — тихо прорычал Адам.

— Научилась ловить момент, — хрипло проговорила она.

С радостным воплем он поднял ее на свои широкие плечи и как озорной мальчишка забегал по комнате. Остановился перед зеркалом, чтобы полюбоваться беззаботным расторможенным видом обоих. Он ласково поглаживал ее длинные ровные ноги, испытывая приятное ощущение от их объятий, от обжигающего прикосновения к шее ее промежности.

Антония почувствовала, что в ней снова растет желание, и с удивлением увидела, как растет и толстеет его петух, пока не вскочил, почти доставая до пупа.

— Так скоро?

— Стоит как надо, но всем мужчинам после эякуляции требуется время, прежде чем они смогут опять.

— И как долго? — спросила она с любопытством.

— У разных мужчин по-разному. Несколько секунд у молодого парня… возможно, несколько часов у мужчин постарше.

— А у тебя? — спросила она, потираясь о его шею.

— Скажем, пять минут. Столько же, сколько потребовалось и тебе.

— У, дьявол! Знаешь все мои секреты? — рассмеялась она.

Адам опустился на колени, опуская ее на пол. Ей хотелось, вырвавшись, танцевать, но он оказался резвее. Сев на ковер, он посадил ее на колени и стал горячо целовать, пока ее губы не распухли, будто искусанные пчелами, и полностью не насытились. Затем он перешел ниже и стал целовать другие губы, пока они тоже не распухли, будто искусанные пчелами и тоже полностью не насытились.

Она, должно быть, там и заснула, потому что, проснувшись, увидела, что они, обнявшись, лежат в постели. Она уткнулась ртом в его могучую шею, он крепко прижимал ее к себе.

Пока она дремала, Адам лежал не шевелясь, а в голове метались мысли. Он желал это прелестное юное создание куда сильнее, чем ждавшую его на Цейлоне холодную, закованную женщину. Он подумывал о том, чтобы разбудить ее и заставить назвать себя и рассказать о положении, в котором она оказалась. Конечно же, деньги устранят все ее трудности и дадут им возможность быть вместе.

Сэвидж понимал, что несправедлив. Она была слишком молода для него, слишком неиспорченна. Его дурное прошлое ляжет на нее пятном. Лучше оставить все как есть. Короткая связь, которая будет долго помниться, куда предпочтительнее, чем погубленная судьба юной девушки. Он глубоко вздохнул, представив, что могло случиться.

Антония пошевелилась и открыла глаза. Небо уже окрасилось румянцем. Он коснулся губами ее волос:

— Не уходи. Побудь немного со мной.

Ее губы, уткнувшись ему в шею, беззвучно произнесли:

— Навсегда.

Когда он сел на кровати, спустив ноги на пол, она зароптала, не желая разлучиться. Глазами собственницы она следила, как он тянулся всем своим гибким телом и провел могучей рукой по волосам. Затем нагишом вышел на балкон приветствовать утро. Глянув вниз, помахал кому-то рукой:

— Пейзано! Амико!

Итальянский язык Адама ограничивался немногими необходимыми словами.

До Антонии долетел снизу поток слов. Она была поражена, что он ведет беседу абсолютно голый.

— Венива?

Она поняла, что речь идет о еде!