Прелестная молодая сингалка предложила на выбор пару халатов. Один из черного шелка, расшитый золотыми драконами, другой по строению и цвету напоминающий тонкую мешковину. Тони выбрала его. Он был слишком велик, но она завернула до кистей широкие рукава. Халат доставал до полу, но она была достаточно высокой, чтобы не наступать на подол. Тони купалась одна и постаралась закончить как можно быстрее. Нарочно отводя глаза от собственного тела, она набросила на себя халат, как только вытерлась.

Ужин был восхитительный. Джон Булль подал им баранину под соусом карри с ароматным шафранным рисом. На том же блюде были поданы незнакомые овощи и фрукты и отдельно душистые сладости, напоминавшие по вкусу миндаль, финики, а также мякоть кокоса в меду. Ароматный чай отдавал апельсином. Без слов было ясно, что все эти яства были привезены с Прыжка Леопарда.

— Не помню, чтобы я когда-нибудь так вкусно ел, — похвалила Тони Джона Булля. Тот расплылся в улыбке.

— Плесни нам по бокалу бренди, — распорядился Сэвидж. На нем был черный шелковый халат с драконами. Он доходил ему только до колен, открывая мускулистые игры и загорелые босые ступни. Они смущали ее больше, чем картины, которые она рисовала в своем воображении.

Джон Булль подал Тони бокал. Она с готовностью взяла. Будет она пить или нет — вопрос другой. Подавая бокал Адаму, Джон Булль сказал:

— Теперь, когда мы в Англии, вам не годится спать на полу, Превосходительство. Сэвидж ответил:

— Ты, как всегда, прав, Джон Булль, но надо хорошенько обдумать, какая нужна кровать. Она должна, по существу, быть продолжением самого тебя. Из всей домашней мебели кровать — сугубо личный, не для посторонних глаз, предмет. На ней спят и занимаются любовью. Я буду делить ее со своей женой. На ней будут зачаты, а может быть, даже родятся мои дети. Она должна ласкать глаз, быть удобной для тела и достаточно просторной для утех. Обещаю, что, когда будем в Лондоне, кровати будут среди первоочередных дел. А пока ' что, будь добр, постели в хозяйской спальне пару индийских ковров.

Джон Булль склонился в глубоком поклоне, а Тони испуганно вздрогнула. Он собирался спать с ней в одной спальне!

Сэвидж вышел на террасу и присел на каменные перила балюстрады. Тони, подражая ему, поставила бокал с бренди рядом с собой. Он вытащил из кармана шелкового халата золотую шкатулку и предложил тонкую сигару.

— От второй тошнить не будет, — спокойно пообещал он. Она поразилась его наблюдательности. Боже правый, с этим человеком нужно быть начеку! Слишком уж он наблюдателен и проницателен. Оступись она всего раз, и он догадается, что перед ним женщина. Нужно не забывать следить за походкой, облокачиваться о мебель, когда стоишь, и сдабривать речь ругательствами. Тони сделала большой глоток бренди и, слава Богу, не поперхнулась. В груди распустилась ярко-красная роза, Тони расслабилась и почувствовала, будто куда-то медленно плывет.

— Ты бы мне здорово помог, если бы просветил меня в отношении нынешних лондонских нравов, но ты до того, черт возьми, не от мира сего, что нам придется узнавать вместе.

В голосе не было осуждения. Он констатировал фант. Как могла она обижаться на его неприличные разговоры? Тони за всю жизнь не встречала никого похожего на Адама Сэвиджа, и все же, и все же… вот они по-приятельски беседуют, покуривая и потягивая бренди, будто так было всегда.

— Я думал, спиртные напитки запрещены в индийских владениях, — заметила Тони. В темноту спиралью улетал дымок. Слышался его бархатистый голос:

— Не было такого времени, когда бы на Востоке не употребляли опьяняющие и дурманящие вещества. Сибариту опьянение добавляет удовольствия. Индийские жрецы употребляют наркотики, чтобы широко открыть врата постижения мира. Считается, что опьяняющие вещества обостряют чувственность вплоть до абсолютной сексуальности. Восточная поэзия, восточные песни изобилуют сравнениями между безумством любви и безрассудством опьянения. Шкатулки из слоновой кости с изображениями маковых головок — обычная вещь. В них держат опиум.

Тема была настолько безнравственной, что Тони не хотелось слушать. Но как она узнает, если не пропустит через собственные уши, а потом через голову?

— А вы знакомы с наркотиками? — затаив дыхание от страха, спросила она.

— К сожалению, да.

Антония была потрясена, но почувствовала в его голосе сожаление.

— Даже я знаю, что опиум — это ужасное зло. — Она безуспешно старалась скрыть осуждающие нотки.

— Рад, что ты знаешь. Однако постарайся быть объективным. Все вещи под солнцем одновременно и хороши, и дурны. В качестве медицинского опиата он может оказаться благословенной находкой. Я бы не стал и думать, чтобы мне без него отрезали ногу.

Тони бросила сигару через балюстраду.

— А я бы не хотел думать, чтобы мне вообще отрезали ногу!

Они вместе рассмеялись. Адам Сэвидж встал, потянулся, и они не спеша направились в дом, каждый погруженный в свои мысли.

Для Тони Сэвидж был неисчерпаемым источником сведений, как наставник или родитель, только вещи, которые он сообщал, никогда не услышишь от наставника или родителя.

Когда вошли в просторную спальню, мысли Тони вернулись к настоящему. Как она будет спать на полу? Она, черт возьми, понимала, что Сэвидж устроил это, чтобы закалять изнеженного лорда Лэмба. Слава Богу, он не зажигал свечей.

В проникающем через незавешенное окно лунном свете она разглядела сложенный в несколько раз индийский ковер. Сверху украшенная кистями подушечка. Опустившись на пол, она напряженно вытянулась, заложив руки за голову, как это делал Антони. Бренди разогрело кровь, и одеяло не требовалось.

Несмотря на то что Тони находилась в одной спальне с незнакомым мужчиной, глаза ее стали слипаться. Зажмурив их, она свернулась калачиком и, обняв подушку, провалилась в сон.

Антония страстно чего-то желала, не знала чего, но желание было сильным до боли. Она была в другом облике, но не в облике мужчины, а в облике лебедя. Черного лебедя. Вдруг ниоткуда появился леопард. Она заскользила по озеру, думая спастись, но леопард поплыл следом. Внезапно она превратилась в самку леопарда. Плывший вдогонку могучий самец был ее парой, и именно его она страстно желала. Но не успел он ее догнать, как озеро превратилось в купальный бассейн, черные лебеди в разрисованные кафельные плитки, а леопард в Адама Сэвиджа.

Он стоял по пояс в воде. На бронзовых мышцах его широкой груди переливались разноцветные капельки воды. «Иди ко мне!» Она противилась. Если она снимет халат, он узнает, что она женщина!

Его глаза, светлее воды, подчиняли ее своей воле. Ее неудержимо влекло к нему. Он был для нее всем — учителем, отцом, братом, возлюбленным, покровителем, богом. Он воплощал всеобъемлющую мужскую силу, которой она не могла противостоять. Халат скользнул к ее ногам, и она ступила в бассейн, усеянный плавающими цветками лотоса.

Она страстно желала, чтобы он обнял ее могучими рунами, и тогда, она знала, ничто никогда не причинит ей вреда. Вместо этого он стал ее купать. Она прикрыла руками груди, пряча их от пламеневших голубым огнем глаз. Нежно, но настойчиво он отнял ее руки. «Не надо стыдиться обнаженного тела». Его глубокий бархатный голос заставлял ее позволить его рунам шарить по ее телу. Его ладонь накрыла одну из грудей. От прикосновения его сильной коричневой руни у нее захватило дух. Грубые мозоли терли ее шелковистую кожу, но ей нравилась их шершавость. От воды исходили ароматные запахи, она ощущала тепло его тела, но не видела под поверхностью воды его конечностей. Он мыл ей плечи, спину, груди.

«Как ты могла все это прятать от меня?» — требовательно спрашивал он.

«Я говорила неправду, — призналась она. — Я Антония, а не Антони».

Он дико захохотал: «Я тоже лгал. Я и есть главный развратник Малабара. Я хочу, чтобы ты испытала множество вещей из разных стран. Не настолько же ты узколоба, чтобы не стремиться познавать новое?»

«Разумеется, нет», — робко возразила она.